«Кончилось»,- я повторял это Любе, Ирине, Савичам, знакомым, чужим. Слов нет, чтобы сказать, как я возненавидел войну. Из всех человеческих начинаний, порой жестоких и безрассудных, это самое окаянное. Нет для него оправдания, и никакие разговоры о том, что война в природе людей или что она школа мужества, никакие Киплинги и киплингствующие, никакая романтика «мужских бесед у костра» не прикроют ужаса убийства оптом, судьбы выкорчеванных поколений.
Вечером передавали речь Сталина. Он говорил коротко, уверенно: в голосе не чувствовалось никакого волнения, и назвал он нас не как 3 июля 1941 года «братьями и сестрами», а «соотечественниками и соотечественницами». Прогремел небывалый салют палила тысяча орудий, дрожали стекла; а я думал о речи Сталина. Отсутствие сердечности меня огорчило, но не удивило. Он - генералиссимус, победитель. Зачем ему
чувства? Люди, слушавшие его речь, благоговейно восклицали: «Сталину ура!» Это
тоже давно перестало меня удивлять, я привык к тому, что есть люди, их радости,
горе, а где-то над ними - Сталин. Дважды в год его можно увидеть издали; он
стоит на трибуне Мавзолея. Он хочет, чтобы человечество шло вперед. Он ведет
людей, решает их судьбы. Я сам писал о Сталине-победителе. Ведь это он привел
нас к победе. Древние иудеи никогда не думали, что бог любит людей: они знали,
что, поспорив однажды с сатаной, Иегова убил
всех сыновей и всех дочерей праведного Иова, разорил его, наслал на него
проказу только для того, чтобы доказать, что Иов останется верным своему
хозяину. Они не считали бога добрым, они считали его всемогущим и в
благоговении не решались выговорить его имя. Когда-то В. В. Вересаев говорил
мне: «В соборе святого Петра есть статуя апостола, туфля стерлась от поцелуев -
металл поддался. Можно, конечно, не верить в святость Петра, но туфля
производит впечатление - губы оказались сильнее бронзы…» В отличие от обычая
иудеев имя Сталина произносилось постоянно - не как имя любимого человека, а
как молитва, заклинание, присяга. Вересаев был прав, говоря о туфле. Когда я
писал о Сталине, я думал о солдатах, веривших в этого человека, о партизанах
или заложниках, о предсмертных письмах, заканчивающихся словами: «Да
здравствует Сталин!» Борис Слуцкий много позднее написал:
Ну, а вас, разумных и ученых?
О, высокомудрые мужчины,-
вас водили за нос, как девчонок,
как детей, вас за руку влачили.
Вероятно, это справедливо. Вспоминая вечер девятого мая, я мог бы
приписать себе другие, куда более правильные мысли - ведь я помнил судьбу
Горева, Штерна, Смушксвича, Павлова, знал, что они были не изменниками, а
честнейшими и чистейшими людьми, что расправа с ними, с другими командирами
Красной Армии, с инженерами, с интеллигенцией дорого обошлась нашему народу. Но
скажу откровенно: в тот вечер я об этом не думал. В словах, произнесенных
(вернее, изреченных) Сталиным, все было убедительно, а залпы тысячи пушек
прозвучали, как «аминь».
Комментариев нет:
Отправить комментарий